«Ее отношение к татарам было трогательным…» Анна Ахматова потомок дворянского татарского рода

Мне от бабушки-татарки

Были редкостью подарки;

И зачем я крещена,

Горько гневалась она.

А пред смертью подобрела

И впервые пожалела,

И вздохнула: «Ах, года!

Вот и внучка молода».

И, простивши нрав мой вздорный,

Завещала перстень черный…

Анна Ахматова «Сказка о черном кольце»

Анну Ахматову смело можно назвать одной из самых ярких, самобытных и талантливых поэтесс Серебряного века. Так же, как когда-то ее современников, так и людей нашего времени интересует не только творчество поэтессы, но и сама личность этой удивительной женщины, особенности и сложности ее характера и, конечно же, перипетии судьбы.
Имя поэтессы до сих пор окутано множеством тайн и мифов. Например, ходили слухи, что ее предки связаны с родом Ахмата — последнего татарского хана Золотой Орды, потомка Чингисхана. Однако, Никаких данных о происхождении рода Ахматовых от хана Ахмата или вообще от ханского рода Чингизидов не имеется.

Ахматовы действительно присутствовали в роду поэтессы: Прасковья Федосеевна Ахматова была прабабкой со стороны матери, но была она не татарской княжной, а русской дворянкой. Но… Ахматовы — старинный дворянский род, происходивший, скорее всего, от служилых татар. Беседуя с поэтом и переводчиком Семеном Липкиным Анна Ахматова  говорила:  «Моя прародительница Ахматова была в родстве с князьями Юсуповыми. А Юсуповы – ветвь от потомков Тамерлана. Сам же Тамерлан был потомком Чингисхана. Следовательно, Чингисхан – мой предок».Липкин на следующий день принёс Ахматовой «Автобиографию» Тамерлана в переводе блестящего востоковеда В.А. Панова, с его же статьёй и комментариями к тексту. Панов категорически отрицал претензии Тимура на родство с Чингисханом:«Это обычная манера генеалогий «Автобиографии» – сближать «героя» с великим родоначальником».Ахматова была недовольна, но всё же примирилась с тем, что она не потомок Чингисхана:«Быть потомком Тамерлана тоже неплохо». Сам  Семен Липкин вспоминал: «Интерес Анны Андреевны Ахматовой к Востоку был деятелен и прочен. Она превосходно знала и глубоко чувствовала библейский эпос и вавилонское сказание о Гильгамеше; она много важного и значительного находила в поэтических и философских воззрениях древних египтян, китайцев, корейцев; ей были хорошо известны исторические судьбы монголов и гуннов с их загадочным появлением на мировой арене; ее волновали чистота и мудрость староперсидской Авесты и более поздней Шах-наме, о которой она любила повторять изречение Мандельштама, что в книге Фирдоуси характеры героев изменяются по роскошному произволу автора.

Можно ли объяснить этот интерес одним только восточным происхождением нашей прославленной поэтессы? Ее отношение к татарам было трогательным. Однажды, когда в качестве редактора я обратился к ней с просьбой перевести несколько стихотворений татарского классика Тукая (а Анна Андреевна еще не совсем оправилась от болезни), она сказала, улыбаясь одними глазами: «Я сейчас плохая, но своего переведу обязательно».